IGOR MURADYAN

Зимний Париж – это самое лучшее, что может быть зимой в искусстве и в политике. Такое впечатление, что зима обнажает и без того обнаженность Парижа, его несочетаемую сочетаемость – декларативный меркантилизм и обреченность искренности в искусстве и в политике. В знаменитом кафе мороженного на Шонсо Лизе подают оригинал под названием «зимняя вишня», а в Национальной галерее просто пир роскоши – выставка Клода Моне, картины со всего мира – Бостона, Вашингтона, Лондона …. Очередь состоит из изысканных и не совсем непритязательных людей, но, так или иначе, очередь, как и полагается в Париже, вызывающе демократичная, никаких попыток пробраться по блату – пришлось ждать не менее двух часов. Можно встретить и известного продюсера, и всемирно известного актера арабского происхождения. Парижане и прочие любители не бояться очереди, как в Ереване, воспринимая ее философски, как некую дань своему удовольствию. Говорят, что организаторы выставок в Париже всегда знают, что и как предложить в галерее, в какое время и на какой вкус.

Хочется при этом и пофантазировать, связав выставку К.Моне с нынешней политической ситуацией в Европе и не только в Европе. Быть может импрессионизм – это главный вызов современности, брошенный из недалекого прошлого, а вернее, предтеча нынешней довольно вялой дискуссии о пост-модернизме. С картин К.Моне смотрит на нас, прежде всего, грубая, не гламурная природа, практически девственная и даже агрессивная, меняющаяся каждое мгновение, как ей и полагается. Но природа не одинока, рядом либо люди, либо, что еще более выразительнее, намеки на присутствие людей, которые заняты бесконечной суетой, но поэтому-то и свободны, потому что только свободный человек может оценить вызовы природы и их значение. Величайшие храмы Франции смотрят на нас как монстры, отверженные и готовые поглотить любую проповедь и любую исповедь, любой вопрос человеческого сознания. Всю эту роскошь видели и в других местах, но совершенно иное впечатление, когда все это вместе, рядом с дОрсе и Лувром, когда не нужны никакие усилия по представлению ушедшей и нынешней эпохи, людей, моды, насмешек циников и героев того и нынешнего времени.

Созерцание – вещь не безобидная, тем более, в Париже, где происходит постоянная путаница эпох, идей и настроений. Легко может создаться впечатление, что европейский политический класс в растерянности, в непонимании нынешнего и настоящего. Но Европа, осознавая скромность своих возможностей, осмысливает новые вызовы в мире и примиряет свои ресурсы к тем задачам, которые нужно осуществить, если великая и роскошная цивилизация хочет выжить в этом амбициозном мире. Франция переживает исторический этап, когда французская элита осознает, что она запаздывает, когда давно нужно было перейти к более активной региональной политике, а также к упорядочиванию положения дел в своем доме. Франция явно проигрывает в результате серьезных упущений в части реализации традиционной идеи опоры на ряд «центров силы», остается под сомнением результативность ее средиземноморской и ближневосточной политики, при успехах франко-германской политики в отношении «привязки» России на европейские интересы, остается непонятным формат «восточной политики»: Россия – это участник кооперации или член некого альянса, или партнер, который подвергается давлению и критике.

Сближение с США не решило многие вопросы, так как американцы так и не пошли на более скоординированную политику с континентальной Европой. Даже в отношениях с Германией возникают новые проблемы, в том числе, в направлении отношений с Россией и в создании Средиземноморского союза. Давая понять Германии ее место в Европе, Франция и Великобритания заключили оборонный договор, как будто нет ни НАТО, ни договора о Европейских вооруженных силах. Все более неприятной проблемой для Франции и Германии становится «новый внешнеполитический курс» Турции, которая инициирует новые вызовы, при этом, уже за рамками проекта по ее приему в Европейский Союз. Одновременно, много говорится о тщетности межэтнической и межконфессиональной солидарности, о провале прежних планов и представлений, но ничего реального, кажется, не предпринимается. Лидер Национального фронта Жан Мари Ле Пен уже так стар, что не может более активно заниматься публичной политикой, и его место лидера в партии займет его дочь Марин.

Но главной интригой зимнего Парижа стал Тунис, потому что именно французы более всех других поняли, что события в этой небольшой стране станут началом больших перемен в зонах традиционного влияния Франции и Европы. Так или иначе, Франция все более отчетливо подает сигналы о своих намерениях наверстать упущенное, обрести новое место в Европе и в мире. Именно в этот период понадобился не президент-политик, а президент-менеджер, что стало характерно для совершенно разных государств и обществ. Николя Саркози, несмотря на вопиющую непопулярность, весьма уверен в своем положении, и, несомненно, имеет политическое будущее, потому что наиболее ответственные политические классы Франции готовы терпеть многие упущения, лишь бы Франция стала более амбициозной во внутренней и во внешней политике. Несмотря на то, что Германия, опираясь на свое экономическое могущество, пытается стать «лицом» и главным «субъектом» континентальной Европы, именно Франция воспринимается европейцами, как и всем миром, как выразитель европейской политической культуры и европейских интересов. Быть может, главное, что сумел сделать Н.Саркози, это облечь французскую многовекторную политику в глобально значимый формат. Этим он и похож и очень не похож на своих выдающихся предшественников – и Де Голля, и Миттерана, и Ширака. Политика Н.Саркози – это пост-модерн нового европейского проекта, который не имеет и еще долго не будет иметь осмысленного философского и идеологического обоснования. Европа не в наступлении, она в глубокой обороне, и ей нужен выбор. Германия не может предложить сколько-нибудь существенных инициатив за пределами Европы, какими бы ни были смелые побуждения ее политиков. Самое большее на что может пока рассчитывать Германия, это соперничество с Британией в Восточной и Юго-Восточной Европе. Европа смотрит на Францию с сомнениями и надеждами.

Вместе с тем, проповедуемый Францией европейский патриотизм не отвечает должным образом на инициативы Парижа, и Европа давно поделилась на ряд «клубов», которые не настолько, все же, сблокированы, чтобы предложить какие-то, даже скромные проекты. Довольно беспокойной кажется Польша, ставшая лидером ряда небольших государств Восточной Европы и центром притяжения многих антироссийских групп. Именно такую беспокойную Польшу Франция пытается «интегрировать» к сотрудничеству большого европейского «трио» – Франция, Германия, Россия, надеясь нивелировать англо-саксонское влияние на Балтийско-Черноморском пространстве. Франция сопротивляется попыткам внешних крупных партнеров запереть ее в рамках европейской политики и не позволить создать и внедрить подлинную французскую стратегию в различных направлениях. Все европейцы понимают, что беды и несчастья современной Европы заключаются в отсутствии стратегии. Сейчас совершенно очевидным стало то, что Европейский Союз никогда не будет иметь того, что называется стратегией, то есть долгосрочной политики, которая содержала бы далеко не только экономические и социальные интересы. Создается впечатление, что, возможно, несмотря на разногласия, а вернее, на отсутствие принципиальных позиций, большинство европейских государств готовы согласиться, что именно Франция станет если не вершителем европейской внешней политики, то, по крайней мере, политическим проектантом европейского значения.

Именно отсутствие стратегии привело к тому, что Франция, предъявив совершенно четкие претензии по поводу турецких амбиций в европейском направлении, так и не сумела, во всяком случае, до сего времени, предложить приемы по «сдерживанию» и удержанию под контролем Турции. Французские политики пытаются представить турецкую политику как вполне позитивную, но в действительности озабоченность политикой Турции, в особенности, ее региональной политикой возрастает с каждым годом. Европейцы встали перед фактом, когда исключительно США способны развернуть политику «сдерживания» в отношении Турции. Европейцы склонны объяснить это тем, что только США располагают стратегическими интересами и целями в обширных регионах от Балкан до Китая. Но Турция представляет угрозу прежде всего не для США, а для Европы. Всевозможные изложения по поводу того, что Турция стала главным инвестиционным партнером Ирака, что она проводят политику урегулирования израильско-сирийских отношений и играет важную роль в урегулировании отношений Запада с Ираном, демонстрирует исламскому миру пример толерантности в политике, а также предотвращает влияние исламистов на Балканах, в Боснии и в Косово, а также и многие другие позитивные устремления Турции. При этом, эти изложения являются ни чем иным, как откровенной демагогией и дипломатическими приемами европейских политиков и политологов.

Турция как никогда воспринимается европейцами как агрессивное государство, или, по крайней мере, страна, наращиваемая свою экономическую и политическую экспансию в регионах, которая, так или иначе, трансформируется в агрессивные намерения. Французские эксперты понимают, что США пытаются не превращать проблемы внешней политики Турции в «головную боль» для себя, а направить устремления этой страны в различные стороны, ожидая конфронтацию с соседями и крупными региональными акторами, но ничего альтернативного Франция пока предложить не может. Франция и Германия, помимо задач европейской и региональной безопасности, преследуют задачи экономического сотрудничества с государствами Ближнего Востока, и видеть здесь Турцию как серьезного конкурента и помеху в осуществлении своих планов они не намерены. Франция пытается урегулировать и развивать отношения со своими традиционными партнерами – Сирией и Ливаном, и имеет намерения в Ираке. Германии незачем усиление турецкого присутствия на Балканах.

Но главное, что заботит ведущие европейские государства, это то, что Турция не сможет быть экономическим конкурентом в «свободном режиме» и будет пытаться получить политические преимущества в регионах в целях создать свою «зону» влияния. Это совершенно недопустимо для европейских держав. Европейцы, как всегда, надеются, что турецкая проблема отживет сама собой, нынешняя турецкая элита вернется на прежние политико-идеологические позиции, и многие проблемы будут сняты, но они все более понимают, что «возврата» не будет, и Европа встала перед новыми вызовами. Конечно, европейцы, в особенности, французы хотели договориться с американцами по поводу турецких проблем, но отношения между Францией и США по «турецкому вопросу» настолько натянуты, что развитие диалога, в связи с поползновениями Турции, сейчас просто невозможно.

Тем не менее, и США и Франция понимают, что заявлениями президента Б.Обамы по поводу приема Турции в ЕвроСоюз не ограничиваются взаимные претензии и взаимные интересы по этому поводу. Оба ведущие государства Западного сообщества вполне солидарны по поводу региональной политики Турции как угрозы и вызова и, несомненно, поддерживают позиции друг друга либо «по умолчанию» в публичном аспекте, либо в режиме иного латентного диалога. Франция вряд ли способна сейчас развернуть более активную политику по проблемам политики Турции в Южном Кавказе, в Черном море и в Евразии, но явно внимательно наблюдает за теми или иными шагами Анкары, в том числе и по отношению к Армении. Во Франции явно не в восторге от выстраивания отношений между Турцией и Арменией в том ракурсе, когда это урегулирование стало игрой и снимает проблемы в направлении приема Турции в ЕвроСоюз.

Французы и европейцы обращают много внимания на политические процессы внутри стран Южного Кавказа, так как ограниченные возможности европейцев (в сравнении с ресурсами американцев) обусловливают необходимость более приемлемых политических элит как партнеров. Именно с содержательностью и политикой элит связываются перспективы интеграции стран региона в Европейское пространство. Как же могут быть восприняты южно-кавказские элиты в Париже, где в кафе на Шонсе Лизе подается «зимняя вишня», а в Национальной галерее происходят пиры типа выставки Клода Моне. Азербайджанское общество сейчас и в будущем будет формироваться как «классическое нефтяное», то есть, при постыдном массовом убожестве, сладкая жизнь разъевшихся беспредельно нескольких сот семейств, которые будут вести борьбу за «нефтяную бочку». Грузинская элита существует, и будет существовать за счет геополитического курса на бесконечную конфронтацию с Россией и прочим авантюризмом, и борьба будет вестись за эту геополитическую кормушку. В Армении элита будет существовать за счет зарабатывания денег, различных объемов на стороне, с помощью диаспоры или различных стран, а за что будет вестись борьба – вообще не понятно. Элиты Абхазии, Южной Осетии и Нагорно-Карабахской республики будут базироваться на военных составляющих.

Таким образом, у Армении всегда есть шанс обрести некоторые преимущества, когда военный клан мог бы придать обществу больший динамизм и осмысленность, так как для Грузии и Азербайджана вооруженные силы – это, всего лишь, способ поддержания престижа правящих режимов, а для Армении это способ существования. Столь грубая, и вызывающе примитивная оценка, конечно же, вовсе не соответствует стилю зимнего Парижа, но К.Моне предлагает весьма конкретные и ошеломляюще простые решения сложных проблем отношений человека и его окружения. Импрессионизм, как тест на простоту изысканности, не покидает нас и возвращается, после многих десятилетий болтовни о новых формах, о демократии и глобализации, о либерализме и неоконсерватизме, о многих утопиях, которые потопил, все еще не осмысленный вполне, пост-модерн.