IGOR MURADYAN

(Из книги «Региональная политика США и Великобритании»)

Исследовательские и аналитические центры США на протяжении десятилетий активно пропагандировали идеи пантюркизма, но ныне пантюркизм рассматривается не как геополитическая доктрина, а скорее, как культурная парадигма. США не вынашивают планов создания единого тюркского политического пространства под доминантой Турции, а заинтересованы в поддержке суверенитета новых независимых государств Центральной Евразии. Впрочем, к созданию интегрированного экономического и культурно-языкового пространства, имеющего общность интересов, – отношение спокойное. Но пантюркизм опасен и в статусе культурной парадигмы – таковая не обоснована ни исторически, ни культурно, ни экономически, ни с позиций безопасности. Сильнейший удар по пантюркизму нанесла организация «Договор о коллективной безопасности», членами которой стали и два тюркских государства – Казахстан и Кыргызстан, а также исламский Таджикистан. Узбекистан определенное время играл в свою политическую игру, но присоединился-таки к ОДКБ. Туркменистан стремится к внешнеполитическому нейтралитету.

Политики и экспертное сообщество США считают идею пантюркизма чрезвычайно иррациональной, архаичной и нереалистичной. Ранее США в гораздо большей мере привлекали стратегии, объединенные в доктрину неоосманизма, предполагающую доминантное влияние Турции на тюркские, но еще более – нетюркские народы и страны, в различные времена входившие в состав Османской империи. Тем не менее, доктрина неоосманизма так и не была сформулирована и даже осмыслена. Американских экспертов шокирует само понятие «неоосманизм». Под эгидой США разве что разрабатываются проекты типа «Организация Черноморского сотрудничества» и ГУАМ. Если ранее США были более заинтересованы в усилении влияния Турции на Балканах, то ныне – в Северном и Южном Кавказе, в Крыму, Украине, Бессарабии, а также в Сирии, Ливане и Ираке – как векторах, усиливающих турецко-российское противостояние. Из чего следует, что для США в этих регионах наиболее привлекательна именно «политико-операционная» роль Турции. Но практика показывает, что США далеко не уверены в эффективности ролевого участия Турции даже в этих проектах. Да, Турция могла бы играть лидирующую роль в формировании и деятельности ГУАМ, но, видимо, США не спешат педалировать ее роль в этом амплуа. Деятельность Турции в Грузии, в ее отдельных регионах – особенно в Аджарии и в Абхазии, а также в Дагестане, Чечне, Кабардино-Балкарии, Адыгее, в Краснодарском крае, в Болгарии, Боснии, Албании, Косово, Македонии и Бессарабии может рассматриваться лишь в рамках совместного турецко-американского проекта, и никак иначе. Все прочие совместные планы США и Турции в Центральной Азии, по сути, второстепенны. Между военными и разведслужбами США и Турции постоянно обсуждаются вопросы, касающиеся присутствия разведслужб и военной машины Турции на Балканах, в Кавказе и в Крыму. Позиции Турции в этих регионах значительно сильнее, чем в Центральной Азии. Лишь ситуацию в Иране, прежде всего, в его северо-западных регионах, можно сравнить с позициями, занимаемыми Турцией в вышеуказанных регионах.

Следует отметить, что после значительного снижения российского влияния на Узбекистан и Туркменистан, а в середине 90-х – и на Казахстан США утратили интерес к Турции – как фактору давления на Россию в этих регионах. США понимают, что геополитическое положение, в частности, трех государств Центральной Азии – Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана, весьма уязвимо, потому-то все трое всегда будут стремиться к партнерству с Россией (Таджикистан – еще и с Ираном). За период независимого существования данные государства, как и Армения, могли свободно интегрироваться в западное сообщество в военной, политической и экономической сферах, чем и воспользовались «по полной программе». Однако это сотрудничество не сумело обезопасить их. Вот почему указанные государства предпочли положиться на Россию. США отлично поняли это, и вряд ли будут настаивать на их полном разрыве с Россией.

Прежде чем обратиться к сотрудничеству США и Турции в кавказско-каспийском регионе и в Центральной Азии, необходимо учесть, что США имеют здесь лишь одну группу интересов, связанную с добычей нефти и газа (по существу – нефти) – даже залежи урана и цветных металлов не представляют интереса. На протяжении последних десяти лет американские политики были заняты уточнением своей геостратегии на Кавказе и в Центральной Азии. Вынашивались идеи форсированного внедрения в эти регионы, предлагались противоположные, не менее категоричные идеи. Дискутировался и вопрос оказания прессинга на страны этих регионов, предъявив претензии к нарушению прав человека, как и отказ от прессинга – при лояльности правящих режимов к политике США. После трагедии 11 сентября 2001 года, достигнув-таки вожделенной цели – военного присутствия США в Центральной Азии, администрация Буша свой беспрецедентный натиск увязала не с проблемами Центральной Азии, а соседних регионов – Афганистана, Китая и Южной Азии. В принципе, американское военное присутствие в Центральной Азии индифферентно к проблемам региона. Оттолкнувшись от данной версии, обратимся к роли Турции в политике США в Центральной Азии и на Кавказе. В контексте интересов США роль Турции сводится к функции не очень адекватного инструментария.

Характерно, что между Турцией и США на протяжении не менее трех десятилетий существовал консенсус в определении целей и задач пантюркизма. В США весьма охотно трактовали пантюркизм как концепцию общественного, культурно-лингвистического и экономического сотрудничества государств с преимущественным тюркским населением, а также, с тюркоязычными регионами и этносами. Данная легитимизация этой, несомненно, политической доктрины, во многом реализовывалась ведущими интеллектуальными и исследовательскими центрами в США, которые получали организационно-финансовую помощь и поддержку правительства Турции. Проблема легитимности пантюркизма решалась параллельно с сопутствующими задачами, которые сводились к атаке на традиционные взгляды на историю и исторические факты, касающиеся Турции и соседних стран и регионов. Данными специалистами, представляющими не только аналитическое, но и научно-исследовательское сообщество, по сути, ставился под сомнение огромный пласт исторического процесса, который не устраивал Турцию в актуальном политическом контексте. Не вызывает сомнений, что официальные учреждения США сыграли большую роль в поддержке данной крайне тенденциозной деятельности. Тем не менее, в США и в Западном мире данные усилия не нашли подлинного признания и не оказали должного влияния на общественное мнение. Администрация США, по существу, никогда не обращалось к этим разработкам, понимая уязвимость такого рода «научных» работ.

В настоящее время имеют место признаки того, что США, в определенной мере, пересмотрели свое отношение к доктрине пантюркизма. Если ранее официальные лица в Вашингтоне, а также эксперты, интегрированные в администрацию США, вполне принимали формулировку о пантюркизме как совокупности усилий в сфере культуры, языка и общественных отношений, то сейчас происходит пересмотр позиции, и американцы осторожнее трактуют доктрину пантюркизма, стараясь вообще не упоминать этот проект. США, как и раньше, весьма опасаются усиления подозрений в их причастности к доктрине пантюркизма. Это не новая мотивация. Но в данном случае американцы озабочены уже не только возможными обвинениями в причастности к откровенно расистской доктрине, но опасаются тех же последствий, какие рассматривают в рамках опасных ожиданий Иран, Россия и Китай. По мнению видного американского исследователи исламских проблем Ширин Хантер, в действительности в политике США всегда имелись опасения по поводу пантюркизма, но если ранее США пытались воспользоваться этой идеей, которая сильна в Турции, то сейчас, когда тюркские народы стали независимыми, пантюркизм стал опасным для США, которые пытаются обойтись в этих регионах без содействия Турции.

По мнению британского исследователя Эдмонта Эрзига (Манчестерский университет), сейчас рано делать выводы об успехе или неудачах проекта пантюркизма, предстоят многие события в Евразии, все еще не выяснен подлинный расклад сил, непонятно, какие методы предпочтет Турция в этом обширном регионе и насколько она будет заинтересована в усилении своих политических позиций. Данные оценки, конечно же, во многом отражают мнения и позиции исследовательского и аналитического сообществ в США и Европе, но, в целом отмечается, что Турция старается не демонстрировать свою высокую заинтересованность в пантюркистских целях и приоритетах. В рамках дискуссии об актуальности и приоритетности пантюркистской доктрины для Турции можно придти к следующему выводу. Пантюркизм, корни которого уходят в период разрушения Османской империи и формирования новой турецкой нации, всегда рассматривается как мощный и непреходящий политический ресурс во внешней политики Турции, и, независимо от неудач и успехов в этом направлении, доктрина пантюркизма будет реализовываться, несмотря ни на что, пока она характеризуется «синусоидными» процессами или «волнами», которые возникают под воздействием внутренних и внешних факторов. В Анкаре поняли, что «штурмовые» способы утверждения позиций Турции в Евразии не работают, и предпочитают последовательное усиление своего политического и экономического присутствия. США внимательно отслеживают турецкую политику в Евразии, пытаясь ненарочито и ненавязчиво поощрять или ограничивать деятельность Турции, насколько это возможно, так как США не обладают достаточными возможностями в этой игре в применении в Центральной Азии, но в регионе Кавказа американцам эта тактика удается в большей мере. Следует отметить, что совершенно неожиданно для США в раскладе событий и процессов в Ираке возникла проблема, которая имеет прямое отношение к пантюркистским идеям, то есть, речь идет о проблеме туркоманов (туркменов) в Ираке, которую Турция активно эксплуатирует в своих интересах. Для США это совершенно излишняя проблема, с которой могут быть связаны неожиданные вызовы в будущем. Примечательно, что руководители, ведущего американского аналитического учреждения «Центра стратегических и международных исследований» – CSIS, в котором давно и последовательно разрабатывается «Турецкая программа», предпочитают разделять турецкую политику в Центральной Азии и на Кавказе и понятие «пантюркизм», видимо, понимая, что, несмотря на стремление Турции представить пантюркизм как гуманитарную программу, далее обеспечить «прикрытие» для этой экспансионистской доктрины в интеллектуальной и пропагандистской среде становится более сложной задачей.

Несмотря на развал государственности, кризис в политической и экономической сферах, Россия не позволила Турции произвольно отстаивать свои интересы, ограничив ее степень свободы. Государства Южного Кавказа и Центральной Азии, преодолев некий «переходный» период нерациональных ожиданий, довольно быстро установили отношения с западным сообществом и Россией, с другими государствами, сложились регулярные отношения с международными финансовыми организациями и различными международными структурами, ряд государств ускоренными темпами стал формировать свои вооруженные силы и систему безопасности, а некоторые вошли в Евразийский оборонный альянс. Тем самым государства Южного Кавказа и Центральной Азии, несмотря на сложные проблемы со становлением государственности, сумели-таки обеспечить безопасность, стабильность, отстоять суверенитет и независимую государственность. По оценке экспертов, находясь в состоянии довольно сильной конкуренции, Россия и США во многом обеспечили определенную направленность вектора в политическом развитии государств Южного Кавказа и Центральной Азии. То есть, нивелировали влияние других государств и, прежде всего, Турции, Ирана, Китая, Германии, Франции, довольно влиятельных арабских государств. В скором времени США пережили «наивный» период развертывания своей политики в регионе, когда казалось, что Турцию можно использовать как подконтрольный инструментарий в борьбе с Россией, а в дальнейшем – и с Ираном – за сферы влияния. По признанию американских экспертов, США не удалось удержать Турцию в «статусе» вполне подконтрольного инструментария в региональной политике. Но при этом, опасения по поводу неподконтрольности Турции не были озвучены, США лишь попытались дистанцироваться от ее политики и задач, предпочтя проводить свою политику, не принимающую в расчет интересы важнейшего союзника в регионе.

Результатом турецкой политики в Центральной Азии явилось то, что США, практически, утратили возможность использования пантюркизма в регионе, и, видимо, в актуальном политическом формате вынуждены переосмыслить роль пантюркизма в обеспечении региональной безопасности. С распадом СССР для политиков и спецслужб России и других стран постсоветского пространства пантюркистский проект стал особой темой, но при продолжительных разработках данной проблемы Россия оказалась беззащитной перед данной угрозой. Турецкая политика в отношении России и СНГ некоторое время, по существу, оказалась вне контроля и так и не была в полной мере оценена даже специалистами по данной проблеме. Администрация и все спецслужбы России не имели определенных установок, как разворачивать работу в направлении противостояния усилиям Турции и адептам пантюркизма в России, особенно, в регионах. Рапорты спецслужб, которые направлялись высшему руководству страны о деятельности Турции, в лучшем случае с некоторым интересом прочитывались в администрации президента России, оставаясь без должной реакции. По многим признакам, в администрации президента и правительстве России имела место коррупция, связанная с интересами Турции. Данные отношения с чиновниками тогда установили турецкие строительные и торговые компании, но это было быстро использовано для усиления турецкого влияния в России.

Нужно сказать, что Турции в 90-ых годах так и не удалось выстроить базовые условия для дальнейшего развертывания данной деятельности, что во многом предопределилось отказом и отсутствием заинтересованности политических элит тюркоязычных регионов к сотрудничеству с Турцией более глубоким образом, чем это было приемлемо в рамках гуманитарных инициатив. Нужно отдать должное части российской интеллигенции, ощутившей в то время реальную угрозу национальным интересам России и ставшей инициатором политики противостояния пантюркизму. К сожалению, в числе этих людей, которые открыто заявили о том, что над Россией нависла данная опасность, так и не оказались академические и литературные круги. Эти политические авторы в 90-ых годах оказались в положении маргиналов, связанных с некоторыми традиционными националистическими группировками. Вскоре в России была создана многочисленная политическая и научная литература, основанная на глубоких исследованиях, что не могло не повлиять на формирование взглядов политических кругов и администрации. Россия повела жесткую борьбу с проявлениями пантюркизма по всему фронту – от Бессарабии до Алтая. В этом она обнаружила заинтересованность политического руководства и части интеллектуалов в Казахстане, Узбекистане, Туркменистане и Кыргызстане, а также в Поволжье и на Кавказе.

В этих новых условиях из всего массива тюркского мира, практически, только Азербайджан воспринял пантюркистский проект как нечто неотъемлемое в своей политике и интересах. Россия и Турция ощутили ограниченность данного идеи, более предметно поняли уязвимые места проекта, сделав соответствующие выводы. В этот период на рубеже 90-ых и 2000-ых годов в России начались разработки предложений по поводу пантюркистского проекта, причем, к этой задаче привлечены респектабельные исследовательские круги. И именно в этих кругах возникла парадоксальная идея абсорбции пантюркизма, как доктрины, идеологии и проекта. Идея абсорбции пантюркизма имеет мировоззренческие корни не только в российской историко-политической практике, но и находит аналоги, например, в британской политике, которая не редко трансформировала враждебные для Великобритании движения в партнерские. В настоящее время в России возникла идея вытеснить Турцию из пантюркистского проекта и сделать Россию центром притяжения и лидером не только государств тюркских народов, но и самой доктрины пантюркизма.

В России вновь реанимирована идея Евразийского проекта, или Евразийства, которая, наряду с иными целями, должна явиться инструментарием притяжения многих народов и государств Евразии. Но предыдущие инициативы Евразийства продемонстрировали, что само по себе это движение или проект не обладают теми составляющими, способными увлечь народы Центральной Азии и других регионов, относящихся к тюркскому миру. К началу 21 века кому угодно, но только не российским интеллектуалам стало понятно, что само по себе Евразийство не обладает той энергетикой и актуальным содержанием, которое необходимо для притяжения столь огромного этно-культурного и политического пространства. В российских реалиях, когда идейность в принципе выброшена на обочину большой политики, столь универсальная и высоко идеологизированная доктрина, как Евразийство, оказалась недостаточно эффективной и действенной, так как Евразийский проект, по определению, лишен этнического национализма, этнической ограниченности и религиозной селективности. Евразийство оказалось приемлемым для Казахстана и Кыргызстана, в связи со многими характерными особенностями. Но для других государств и народов Центральной Азии и Кавказа Евразийский проект совершенно не имеет никакой ценности и значимости. Поэтому, российские интеллектуалы пытаются выдвинуть и сделать актуальной идею пантюркизма не как альтернативу Евразийства, а как самостоятельную для политики России доктрину, привязанную на ее интересах.

При этом, выясняется, что пантюркизм в данной «российской» трактовке может иметь в роли культурно-лингвистического центра столицу Татарстана Казань и политического центра – Москву. Россия имеет возможность осуществить этот проект в два приема. Первая стадия – это консолидация тюркских народов самой России, вторая – объединение внешнего тюркского мира. При умелом развертывании данной политики позиции Турции в Евразии могут свестись к положению, которое имело место до развала СССР. Интересы Китая и Ирана в этом проекте очевидны, но и США могут, со временем, примириться с данными перспективами, если, при этом, в Центральной Евразии будут устранены две угрозы, на которые указывают наиболее дальновидные американские политологи – создание новой турецкой империи и развертывание религиозного фанатизма. Вместе с тем, новое «издание» пантюркизма для США представит ни что иное, как совершенно враждебное направление российской политики, и в этих условиях США, конечно же, придется выбирать между двумя перспективами – российская или же турецкая империя на просторах Евразии. Но, при любых иных условиях, если доминирование на этом пространстве Турции, все еще, оставляет США степень свободы для развертывания задач по освоению ресурсов и выстраиванию новых позиций, то притяжение этого региона на Россию не оставит американцам никаких надежд.

Так или иначе, исследовательским центрам США придется переосмыслить и разработать новые принципы оперирования с такой реальностью, какой стал в Евразии пантюркизм. Пока США пытаются не углубляться в идеологические проблемы и говорить о весьма конкретных политических и геоэкономических задачах в Евразии, но без разработок и полного понимания сути новых тенденций и инициатив невозможно осуществлять эффективную политику. Вместе с тем, возможна и другая перспектива, если США предпочтут не внедряться на арену пантюркистского проекта и сбросят эту проблему Турции, России, Ирану и Китаю, которые без внешнего влияния будут обречены выяснять отношения между собой. Собственно, в этом и заключалась «классическая» политика США по поводу пантюркизма на протяжении всех лет «холодной войны». Следуя логике российского проектирования, в США вполне может возникнуть соблазн также попытаться перенести акценты и центры притяжения пантюркизм, радикально изменив направленность, пространственные и иные форматы этой доктрины, а вернее, совершить подмену ее альтернативной доктриной. В связи с возможным развитием американской политической мысли в этом направлении, и вызовами Евразии, США могли бы инициировать перенос центра солидарности тюркских народов в более понятное для них географическое место, то есть, в Центральную Азию. В конкретных социально-экономических и геополитических условиях государства региона могли бы охотно воспринять данную идею. Проблема возникнет, скорее, не в отношениях с государствами региона, а с Россией и Китаем. Решение этой задачи не может ограничиваться простыми и механистическими способами. Речь идет о смене культурно-ценностной системы, что не может быть достигнуто без понимания субъектами доктрины перспективы. Однако, это вовсе не фантастическая версия, если нынешние тенденции в политике Турции будут все более утверждаться.

Пантюркизм давно перешел рамки секуляристской доктрины и подвергается новизне и модернизации. При этом, под модернизацией или обновлением пантюркизма понимается не только некие новации в геополитических взглядах, а синтезе этой доктрины и ислама в сочетании с социальными лозунгами. Эти попытки сформировать некую новую социальную этику и ценности в рамках шариата в какой-то мере вызывает беспокойство мусульманских священнослужителей суннитского мазхаба в Анатолии, а также богословов, которые видят в идеологии «Нурчуряр» вовсе не социальную доктрину, а попытки пересмотра исламского мировоззрения, хотя, может быть, речь идет всего лишь о конкуренции представителей различных суннитских орденов и желании не допустить усиления влияния некоторых политических группировок. Следует отметить, что в среде последователей салафитских течений в исламе неоднозначно и с большой настороженностью отнеслись к доктрине «Нурчуляр». Данная разветвленная и очень влиятельная ассоциация определенной идеологической направленности оказывает большее влияние на турецкое общество, чем большинство политических партий, обладая огромным экономическим потенциалом, контролируя многочисленные банки и холдинги в промышленности и торговле, огромные сферы малого и среднего бизнеса, в особенности, в провинции. Орден «Нурчуляр» осуществляет внешнюю политику, при этом, несомненно, согласуя свои усилия с турецким правительством, к чьей деятельности адепты данного движения, традиционно, относятся весьма критично. Орден приобрел большое влияние, по существу, во всех тюркоязычных государствах и этносах, создав беспрецедентную культурно-образовательную и пропагандистскую инфраструктуру. Эти цели и задачи не декларированы как пантюркистские, так как «Нурчуляр» предполагает религиозные принципы (социальной направленности шариата), тогда как пантюркизм в своей сути основывается на тюркском (анатолийском) национализме и не апеллирует к той идеологии, которая, если не является исламской, то, во всяком случае, не отвергает позиции ислама в современном обществе.

Ислам в республиканской Турции пребывает в состоянии политической «подавленности», и реанимация принципов шариата не могла не затронуть столь фундаментальной геополитической и идеологической доктрины, каким в турецкой истории выступает пантюркизм. Но, как и в во внутренней политике, так и в части внешней политики правительство Турции не может вполне доверять «Нурчуляр», в связи с чем в отношениях данного ордена с официозом сохраняется напряженность. Вместе с тем, становится понятным, что в обозримой перспективе исламский фактор приобретет в турецкой внешней политике заметное место. Вполне возможно допустить, что лидеры партии «Справедливость» в своей внешней политике ограничивают исламские задачи, опасаясь «отпугнуть» профанирующие элиты в тюркоязычных странах, выжидая этапа, когда данные регионы Евразии будут более готовы воспринять принципы шариата. Это вполне можно обнаружить, рассматривая характер и содержание визитов руководителей Турции, представляющих партию «Справедливость», в тюркскоязычные государства.

В доктрине пантюркизма, видимо, практически не учитывались этнические различия в тюркском мире, которые имеют фундаментальное значение для формирования интересов и стратегий. Вместе с тем, Азербайджан, который этнически наиболее близок к Турции, время от времени испытывает «неудобства» отношений с ней. Еще задолго до возникновения и разрушения советской системы, начиная с конца 19 века, на территории нынешнего Азербайджана формировалось определенное мировоззрение и ожидания в отношении Турции. Надежды на Турцию азербайджанское общество пронесло через всю советскую эпоху, в том числе, период второй мировой войны. Если Турция далеко не в полной мере оправдала надежды азербайджанского общества, то это вовсе не означает, что Турция утратила свои позиции в Азербайджане и не оказывает ему весьма значительную помощь на международной арене. Ко времени достижения независимости Азербайджаном Турция оказалась на новом этапе своего политического и экономического развития, поставила перед собой новые интеграционные задачи на Западе и пыталась, при наименьших затратах, приобрести новые позиции в Евразии. В связи с этим, турецкая элита испытывала опасения оказаться втянутой в азербайджанские проблемы, утратив более важные перспективы. Открытая конфронтация с Арменией, а соответственно, с Ираном и Россией не входила в планы Турции. Помимо данных факторов, существенную роль в сдерживании Турции играют США и Европейское сообщество.

«Детская болезнь» сверхожиданий со стороны Турции прошла в Азербайджане не сразу, для этого понадобилось достаточно продолжительное время. Во время принципиальной встречи Г.Алиева и С.Демиреля в Анкаре в апреле 1998 года были определены рамки, последовательность и правила выстраивания отношений между двумя государствами. Данные договоренности включали такие приоритетные моменты, как: первоочередность решения проблем в энергетике, обеспечение сооружения межрегиональных энергокоммуникаций как основы системообразующих связей; преодоление форсирования решения карабахской проблемы, вопреки популистским требованиям общества, принятие версии длительного политического и экономического блокирования Армении, попытки «привязать» ее к турецко-азербайджанскому блоку и подчинить интересам данного сообщества; отрицание ведения военных действий Азербайджаном в состоянии недостаточной готовности и отрыве от тесного кооперирования с Турцией; обеспечение совместного выступления на международной арене не только по карабахской проблеме, но и по широкому кругу внешнеполитических вопросов. Данная договоренность не только стала основой внешней политики, но и приоритетов государственного строительства в Азербайджане, включая нынешний этап, связанный с активизацией внешней и внутренней политики президента И.Алиева.

Оказалось, что менее радикальная политика Турции в отношении азербайджанских проблем, которая является прагматичной и более эффективной, привела к утрате мифов и выработке реалистичной политики, позволила приобрести более ощутимые позиции на международной арене. В последние годы эти реалии были адекватно восприняты азербайджанской оппозиций и всей элитой этой страны. Наиболее радикальные политические силы в Турции всегда разделяли подобные взгляды и не предъявляют правительству особых претензий в отношении турецкой политики по азербайджанским проблемам. Турецко-азербайджанские отношения в последние годы приобрели новые черты, став более системными, солидарными и заинтересованными. Одновременно, Турция отказалась от грубого вмешательства во внутренние дела Азербайджана, предпочитая строить отношения со всеми кластерами общества и политическими группировками, в том числе, исламскими группами, а также отношения с регионами, прежде всего, с Нахичеванской провинцией.

В Баку с интересом наблюдают за новым этапом развития российско-турецких отношений. Азербайджан пытается строить отношения с Россией по тем же правилам и приоритетам, что и с Турцией – энергетика, инвестиции и торговля, вооружения. Но дело не в структуре отношений, а в принципиальных вопросах, связанных с рассмотрением отношений с Россией, не зависящих от мнения и позиции Запада. Азербайджан также связывает с Россией перспективу политической и военной победы над Арменией, восстановления территориальной целостности. Турция и Азербайджан разрабатывают планы создания сильного лоббинга в России, опирающегося на азербайджанскую диаспору и на экономические интересы. Пока не совсем понятно, каковы роль и намерения Азербайджана в отношении планов Турции в некоторых российских регионах, до какой степени Азербайджан солидарен с Турцией в осуществлении доктрин неоосманизма и пантюркизма в отношении России. Во всяком случае, азербайджанские спецслужбы весьма активны на Северном Кавказе и в Грузии, что не может не быть связанно и с турецкими задачами. В настоящее время между всеми силовыми и специальными службами Турции и Азербайджана происходит регулярное сотрудничество по проблемам Ирана, Черного моря, Кавказа и Центральной Азии и России. Поставлена цель обеспечения полного согласования ресурсов и возможностей в специальных разработках по этим регионам.

Азербайджан в различной мере участвует в реализации турецких планов в Евразии, но участвует по основным ключевым вопросам: Гагаузия, Крым, Абхазия, Аджария, Квемо Картли, Чечня, Ингушетия и Дагестан. По всем этим проблемам Азербайджан на протяжении полутора десятка лет внес ценный вклад в реализацию планов Турции. Например, по проблеме Чечни Азербайджан, практически, принял непосредственное участие в обеспечении турецкого присутствия в Чечне и в соседних районах Дагестана, связанное с транспортировкой боевиков и вооружений. По крайней мере, два из пяти – шести маршрутов проходили через территорию Азербайджана. В настоящее время, когда позиции Саудовской Аравии и Великобритании в Чечне и в чеченской теме сведены к минимуму, в регионе Чечня – Дагестан превалирует Турция, что было бы сложно без помощи и содействия Азербайджана. Принимая во внимание все имеющиеся позитивные моменты в российско-азербайджанских отношениях, азербайджанские спецслужбы работают в российском направлении, и пока между двумя странами нет обязывающих договоров по преодолению данной реальности.

Российские спецслужбы также весьма активны в Азербайджане, причем, не только по «чеченскому направлению». Азербайджанскому руководству хорошо известно, что российские спецслужбы отслеживают процессы, связанные с отношениями Азербайджана с западными державами, в том числе, в экономической сфере. Азербайджан стал партнером Западного сообщества и принял «патронаж» Турции, что исключает возможность удержания его в русле российских интересов, именно поэтому, азербайджано-российские отношения во многом напоминают турецко-российские. Тем не менее, именно в ракурсе противоречий между Азербайджаном и Турцией, как нигде в другой сфере, проявляются инициальные интересы Азербайджана. Ярким примером этих противоречий стало различие в позициях обоих государств по поводу проблемы Косово.

Позиция Азербайджана в отношении НАТО выглядит весьма умеренной и прагматичной. Практически, темпы интеграции Азербайджана в НАТО не менее ускорены, нежели Грузии, но Азербайджан сумел не драматизировать данную ситуацию, не превращать данную задачу в предмет конфронтации с Россией. В Баку понимают, что вступление в НАТО, в немалой степени, связанно с очень серьезным реформированием общественно-политической жизни, экономики, а также с карабахской проблемой. В ближайшем будущем включение Азербайджана в НАТО может стать исключительно политическим решением и не связанно с определенными стандартами альянса. Если Грузия граничит только с одним мощным государством, выступающим против расширения состава НАТО, то есть Россией, Азербайджан граничит и с Ираном, который рассматривает расширение НАТО как прямую угрозу своей безопасности. В Баку считают, что спекуляции, связанные с интеграцией в НАТО, не принесут никаких преимуществ, а только усилят внешние угрозы. Азербайджан внимательно наблюдает за процессом интеграции Грузии в НАТО, получая различную информацию от Турции и других источников, строя свои отношения с альянсом, исходя из реалий.

Ведущими западными партнерами Азербайджана являются Великобритания и США, усилиями которых создана кавказско-каспийская нефтегазовая экспортная система и которые строят локальную региональную систему безопасности. Отношения с данными двумя державами строятся как отношения со старшими партнерами, при этом, в определенной мере автономно от Турции, и данные отношения содержат достаточно много проблем. Если проблемы в отношениях с Россией все более разрешаются и ожидания азербайджанского общества в отношении России давно стали весьма реалистичными, а претензии к ней трансформировались в восприятие ее как государства, с которым возможно построить взаимовыгодные отношения, если не педалировать на карабахской проблеме, то в отношении США и Великобритании все более усиливаются проблемы. Россия воспринимается в Баку как менее активный актор в Южном Кавказе, и претензии к ней все более становятся беспредметными. Кроме того, Азербайджан не связывают с Россией обязательства по геоэкономическим проблемам.

Азербайджан воспринимал США и Великобританию как державы, которые должны оказать принципиальное содействие в решении карабахской проблемы, восстановлении его территориальной целостности, в обмен на нефть и газ. США и Великобритания строили свои отношения с Азербайджаном без каких-либо серьезных обязательств. Определенные круги в США и Великобритании давали азербайджанскому руководству некоторые обещания, которые выглядели несколько более продвинуто, чем позиции двух этих держав. Возлагались надежды на группу Д.Чейни, на еврейско-турецкое лобби в Вашингтоне, на компанию «Бритиш Петролеум», на некоторые британские политические и деловые круги. Вместе с тем, после прихода к власти в Вашингтоне команды Дж.Буша, в отношении карабахской проблемы применялась технология имитации, то есть последовательного выдвижения сценариев, удовлетворяющих правящие режимы в Азербайджане и в Армении.

Время от времени Азербайджан, при помощи Турции, предъявляет претензии своим партнерам, в ответ на что те приводят процесс урегулирования к очередному тупику, приводя Азербайджан к пониманию необходимости признания создавшейся ситуации. Этим самым Великобритания и США уходят от развития конфликта, который может стать неуправляемым и привести к недопустимому усилению рисков и угроз. Помимо претензий по карабахской тематике, претензии к США и Западному сообществу возрастают по внутриполитическим проблемам. Оппозиционные партии обвиняют Западное сообщество и, прежде всего, США в потворстве правящему режиму. Эти претензии все более приобретают обвинительный характер. Одновременно, политическое руководство Азербайджана также склонно подчеркивать предвзятую позицию Запада в отношении внутренних процессов в стране. Визит И.Алиева в Вашингтон в апреле 2006 года, на который возлагалось столь много надежд в части карабахской проблемы, стал поводом для довольно широкого обсуждения внутриполитических проблем со стороны экспертного и массмедийного сообщества США, что, несомненно, было инициировано администрацией США.

Тем не менее, Азербайджан вынужден следовать в фарватере американо-британской политики на протяжении предстоящих десятилетий, потому что лишь сотрудничество с ними позволит стране достигнуть определенных экономических и социальных стандартов и, что самое главное – обеспечит устойчивость нынешнего правящего режима, несмотря на сильную критику. Азербайджан располагает слишком слабым демократическим и гражданским потенциалом, чтобы претендовать на роль страны, способной решить этно-политический конфликт и убедить международное сообщество в способности обеспечить гарантии безопасности этническим группам. Министр иностранных дел Словении, председатель ОБСЕ Димитри Рупель, согласно опубликованной в журнале The Wall Street Journal статье, заявил: «Если стабильность в Азербайджане будет нарушена, то урегулирование карабахского конфликта будет отложено на неопределенный срок. Это будет очень прискорбно, учитывая то, насколько мы подошли к решению проблемы».

Если в отношении других ведущих «центров силы» политика Азербайджана, в значительной мере, сформирована, хотя внешняя политика страны в целом далеко не сформирована, то в отношении Ирана пока нет достаточной определенности. Азербайджан рассматривает Иран как вероятного противника, что в той или иной мере зафиксировано в директивных документах. Азербайджанские спецслужбы проводят широкую деятельность против Ирана по многим направлениям, в том числе, по проблеме транспортировки материалов стратегического назначения, по этническим группам, по военно-оперативным вопросам, по вопросам приобретения и перевозкам вооружений. Азербайджан сотрудничает по данным вопросам с США, Турцией и Израилем, что не может рассматриваться Ираном иначе, как враждебная позиция. Со времени достижения Азербайджаном независимости Иран произвел серьезные изменения в дислокации войск и в преобразовании оперативных планов в северо-западном направлении. Следует отметить, что Иран усилил две группировки своих вооруженных сил в провинциях Западный и Восточный Азербайджан, а также в Каспийском море в том, что касается бронетанковых войск, системы противовоздушной обороны, прифронтовой авиации и военно-морских сил. По общим оценкам, совокупный воинский потенциал в северо-западном направлении Ирана увеличен вдвое. Принимая во внимание, что приоритетным стратегическим направлением оставался Персидский залив, северо-западному направлению также придается большое значение. В последнее время вооруженные силы Ирана, прежде всего, КСИР, провели военные учения, связанные с определенными задачами по отношению Азербайджана и Каспийского моря, что иранское военное командование не пытается скрыть.

Иран проводит широкую подрывную работу на территории Азербайджана, инициируя исламские политические группы, пытаясь дистанцировать Нахичеванскую провинцию от Баку, создать серьезные сепаратистские настроения в Талышстане. Представляет интерес то, что Иран и Турция имеют договоренности о совместном обсуждении проблем Азербайджана, в том числе, по проблемам безопасности в Нахичеванской провинции. В данных обсуждениях принимают участие представители различных ведомств и служб. Баку пытается использовать проблемы, имеющиеся в Северо-западном Иране социально-культурные и лингвистические претензии азербайджанского населения в целях политического шантажа Ирана и принуждения его к блокированию Армении. Иран рассматривает политику Азербайджана как весьма опасную и противопоставляет ей аналогичные способы воздействия. Следует отметить, что в последнее время Иран и Азербайджан пытаются пересмотреть свои позиции, так как уровень конфронтации становится все более опасным. Иран, опасаясь американского военного присутствия в Азербайджане, пытается заинтересовать его в преимуществах развития экономических отношений, что имеет некоторые результаты. Тем не менее, Иран не видит смысла отказываться от поддержки Армении, а том числе, по карабахской проблеме, так как нынешняя ситуация в карабахской провинции территориально обособляет Нахичеванскую провинцию от Баку и создает серьезный буфер между Азербайджаном и Северо-западными провинциями Ирана.

Карабахская проблема является важным элементом стратегии Ирана в отношении «ближайшего внешнего пояса», поэтому жертвовать этим фактором, что может привести к серьезному усилению позиций не только Азербайджана, но и Турции, совершенно не отвечает иранским интересам. Азербайджанское общество и политические руководители Азербайджана, рассматривающие Азербайджан как тюркское государство, весьма опасаются Ирана, считая его политику непредсказуемой. Иранская тема занимает важное место в политике и в общественной дискуссии в Азербайджане, причем не меньшее, чем карабахская тема и, вообще, отношения с Арменией. Иранская тема все больше оказывает влияние на внутриполитические процессы в Азербайджане, причем, это касается далеко не только деятельности проиранских политических организаций исламской направленности, а таких болезненных проблем, как территориальная целостность и национальная безопасность. Иранской темой пользуются как официальные власти, так и оппозиция, угрожая друг другу наличием иранского фактора в Азербайджане. Отмечается, что служба национальной безопасности время от времени устраивает шоу, связанные с политикой и деятельностью проиранских группировок в Азербайджане. Но главным адресатом демонстрации данных реальных и виртуальных иранских угроз является Западное сообщество, прежде всего, США, которые должны реагировать на эти угрозы. Со своей стороны США весьма охотно реагируют на данные иранские угрозы, которые стали важным поводом для военного и политического вмешательства США в регион Южного Кавказа и Каспийского моря.

После достижения независимости в Азербайджане не спадает общественная дискуссия по проблемам внешней политики, прежде всего, внешнеполитической ориентации. Данная дискуссия неизменно присутствует во время предвыборных кампаний, во время контактов официальных лиц и деятелей оппозиции с представителями зарубежья, международных политических и иных организаций. Но главным образом, данная дискуссия имеет место в обществе, которое в немалой степени связывает данную проблему с задачами безопасности, экономического благополучия и территориальной целостности. Если Армения и Грузия достаточно быстро определили свои внешнеполитические приоритеты, Азербайджан все еще формирует свои внешние стратегические отношения, что в некоторой мере ставит его в один ряд с государствами Центральной Азии в гораздо большей мере, чем с южно-кавказскими странами.

Идеи пантюркизма не столь популярны и содержательны на данном этапе в Азербайджане и возникают в общественной дискуссии каждый раз, когда Азербайджан терпит очередное разочарование в отношениях с Западным сообществом и с Россией, а также в моменты обострения отношений с Ираном. По признанию одного из общественных деятелей азербайджанцев Ирана, Азербайджан рассматривает доктрину пантюркизма исключительно как возможность решить собственные проблемы, получить защиту со стороны Турции, и в Баку никого не интересуют судьбы других тюркских народов. По сути, эти же настроения имели место в начале 20 века в среде константинопольской и иных групп османской интеллигенции и аристократии в отношении пантюркизма. Этот феномен связан с глубиной левантизации турецкой и родственной ей элит. Восприятие пантюркизма в странах Евразии выявляет суть этого «течения». Пантюркизм, как рычаг в политике республиканской, кемалистской Турции, всегда ограничен идеологически, являясь в актуальной политике инструментарием. Пантюркизм реален, как универсальный способ объединения тюркских государств, только в формате имперской политики.