IGOR MURADYAN

После прекращения существования «двуполярного» мира и наступления кризиса НАТО государства различных регионов не торопятся создавать формальные военно-политические блоки. Это связано с рядом причин: принципиальным противлением со стороны США и ведущих государств-членов НАТО, небывалой в истории взаимосвязью и сложностью мировых и региональных геополитических игр, возрастанием материальных затрат на вооружение, способностью большинства государств самостоятельно или с помощью патронирующих держав решать свои проблемы безопасности, изменением целей и задач внешней политики, приоритетами геоэкономических целей и задач.

Однако основной причиной отсутствия стремления создавать договорные блоки и союзы является опасность конфронтационной политики как таковой. Сложившийся порядок в мире пока позволяет (и в ряде случаев вполне успешно) решать спорные вопросы между государствами. Но данные вопросы и проблемы не исчезли, они во многих местах временно законсервированы и ждут своего решения. Большинство государств, связанных конфликтными ситуациями с другими, испытывают значительные экономические трудности, что постоянно угрожает перерасти в социально-политическую нестабильность. Государства стремятся либо вообще предать забвению часть своих международных проблем, либо решать эти проблемы параллельно экономическим, что обусловливает сохранение мира и относительной стабильности.

Обширное пространство, которое З.Бзежинский назвал “Евразийскими Балканами”, является более нестабильным и опасным для поддержания мирового порядка, чем Западная Африка, Ближний Восток или Юго-Восточная Азия. В этом регионе сталкиваются не только экономические и политические интересы, но целые цивилизации, которые не утратили своих амбиций и экспансионистского менталитета. По запасам минерального и углеводородного сырья, сельскохозяйственного сырьевого потенциала этот регион в значительной мере уступает отдельным государствам Латинской Америки или подрегионам Юго-Восточной Азии или Африки. Этот регион, как сырьевая база, является безальтернативным для Германии и весьма ценным для Франции и других континентальных индустриально развитых государств Европы, а также для Японии, Кореи и Китая. Для Великобритании и особенно для США ресурсы этого региона находятся в транспортной недоступности, их экономическая целесообразность представляется сомнительной, а их конфликтность вообще ставит под сомнение возможность эффективного использования данных ресурсов. В отличие от других потенциально сырьевых регионов, “Евразийские Балканы” характеризуются высоким уровнем иррационального поведения не только масс населения, но и правящих элит.
(Подобно тому, как проблема графа Калиостро в России заключалась в том, что он столкнулся здесь с людьми «иной закалки», европейцы и американцы уяснили, что в данном регионе им предстоит иметь дело с иными характерами. Однако это было понято не сразу.)

Возникает вопрос – каковы наиболее глобальные противоречия в регионе “Евразийских Балкан” и, в том числе, в Южном Кавказе и каковы мотивы данных противоречий?

Постоянно возникающий у исследователей вопрос о том, что является приоритетным для США в данной регионе – экономика или политика – представляется не политическим ребусом, а признаком нерешенности данного вопроса в полной мере для самих американцев. Самое казусное, что может произойти в части данной проблемы, это если выяснится исчерпанность американских целей и задач официальной доктрины США в отношении Новых независимых государств. Официальная доктрина США заключается в поддержании независимости и безопасности данных государств. В политической литературе получило право на существование доминирующая идея, что американская политика в отношении Новых независимых государств направлена прежде всего против России, на недопущение реанимации Российско-евразийской империи. Нет сомнений в том, что США ставят перед собой именно эту приоритетную геополитическую цель. Это не скрывается и самими американцами, которые настаивают на сохранении у России имперского политического менталитета и ее стремлении возродить свое безусловное господство над Евразией. Однако российские политологи, особенно евразийского и “около-евразийского” направления, склоны преподносить эти цели США как некие почти сакральные и имеющие цивилизационную силу. То есть, американо-российское геополитическое противостояние представляется как борьба Талассократических сил (сил Моря) с Телурократическими (сил Суши), что вполне адекватно российской духовно-политической традиции, но выглядит совершенно комически-карикатурно для США. В этой давно отработанной германскими и российскими геополитиками и политологами концепции нет ошибочности, предубеждения или тенденциозности. Эта схема исторически проверена и, пожалуй, безальтернативна.

Борьба морских держав с континентальными – исторический факт, и, видимо, имеет свою сакральную сущность. Но в истории происходит глубокое противоборство не только между морскими и континентальными державами (Рим вел тотальные войны не только с Карфагеном – преемником Финикии, но и с классическими телурократиями – Македонией и Персией). Имеется конспирологическая версия относительно того, что вся история США – это борьба с Великобританией, хотя эти страны чаще всего выступали союзниками. Противостояние США с Китаем также не вмещается в схему борьбы Моря с Сушей (так как, по утверждению самих российских евразийцев, Китай, несмотря на внешние признаки, несомненно талассократическая держава).

Возможно в будущем, когда схемы и логика мирового противоборства несколько изменятся, будет предложена следующая логика американо-российского противодействия.

Пространство, которое занимает Россия, обусловливает телурократический, евразийский строй государства, безотносительно к этносам и религиям. Совершенно ясно, что классическая талассократическая держава Турция имеет немалые проблемы с пониманием политических приоритетов исконно евразийских тюркских этносов. Россия, как часть европейской культуры, сохраняет свою евразийскую сущность, тогда как многие исламские страны предельно левантизированы и представляют собой «Новые Карфагены». Любая борьба с Россией, независимо от кого она исходит, имеет анти-континентальное направление. То есть, все экзистенциональные противники России имеют анти-евразийкую сущность, и такова их политическая и геополитическая логика. Германия и Япония (которые, по утверждению евразийцев, классические телурократические государства) неизменно утрачивали свою анти-океаническую направленность и свои сакральные цели, ведя войны против России.

Внешняя политика США практически никогда не имела и не имеет какой либо цивилизационной содержательности. Это противоречило бы наиболее европейским и иным традиционным оценкам США как космополитической Империи, и тем более, как “Нового Рима,” каким их стремятся представить исламские традиционалисты. Вместе с тем, и с американской политикой происходят странные метаморфозы. Политика США обретает сакральный, цивилизационный смысл, когда их противником является Россия или другая континентальная держава, являющаяся носительницей традиционалистской политической идеологии.

Для американцев такие противники весьма неудобны, элиты этих стран представляются непрогнозируемыми и принимаемые ими решения признаются иррациональными и, таким образом, в особенности опасными. Борьба с идеологиями и идеологизированными режимами является для США наиболее сложным делом. (В последнее время в США появились предложения, например, выкупить у Северной Кореи и у других стран с нежелательными режимами средства массового поражения).

Россия принята в элитный клуб наиболее экономически развитых государств. Российские руководители участвуют в принятии наиболее стратегически важных международных решений. Американцы, несмотря на невиданное политико-экономическое ослабление России, внимательно прислушиваются к ее мнению, особенно в конфликтных ситуациях. Внутриполитические процессы в России привели к вытеснению с актуальной арены трех основных политических сил, которые были неприемлемы для США и Запада – маргинальных левых национал-патриотов, Коммунистической партии социально-ориентированных слоев населения, а также этно-националистов. Несмотря на то, что радикально-либеральные силы потерпели сокрушительное историческое поражение, что является провалом политики Демократической партии США, в России утвердились перспективы устойчивого овладения властью правыми патриотами, организованными в форме военно-промышленных, энерго-сырьевых и региональных корпораций, а также силовых ведомств. Американцы не могут не понимать, что в американо-российском противостоянии исключены идеологические элементы. В России формируется правый патриотизм, то есть политическая арена России вскоре будет мало отличаться от традиционной европейской, где левые всегда занимали весомые позиции.

Международные политические тенденции таковы, что политика США в отношении России будет мало отличаться от их политики в отношении Европы или Японии. Будут применяться те же методы по недопущению политической самостоятельности, вытеснения доллара, будет вестись борьба за интересы американских компаний, за технологические и исследовательские приоритеты. В связи с этим, можно предположить, что постсоветское пространство дифференцируется американцами на две части. Россия представляется американцам вовсе не как сырьевой придаток Запада, как продолжают утверждать российские политологи и СМИ левого фланга, а как новая Транзитно-сервисная геоцивилизация, характеризующаяся как высокотехнологичная и во многом элитная, но подчиненная США и Западу в части выполнения высокотехнологических и энерго-сырьевых функций. США не могут рассчитывать на новый виток социальной и экономической деградации России и превращение ее в страну Третьего мира. США ставят перед собой реальные цели. Но именно в данном американском псевдопозитивизме кроется та действительно сакраментальная задача, которую вынуждены решать американцы, претворяя в жизнь «Новый мировой порядок». Российско-православно-евразийская цивилизация должна быть подвергнута Цивилизационному транзиту, то есть должна произойти ротация «цивилизационного поля».

Но опять же следует отметить, что данная борьба США против России не носит принципиально особого характера. Аналогичные приемы, с различным успехом, американцы применяли после Второй мировой войны в Европе, в Японии, а также в отношении Латинской Америки и даже арабского мира. Американцы понимают материалистические преимущества своей цивилизации и стремятся использовать эти преимущества в своей внешней политике.

В отличие от России, в отношении Южного Кавказа и Центральной Азии также предполагается некоторый цивилизационный транзит, то есть создание транзитно-сервисной геоцивилизации, но вовсе не технологического, а сырьевого типа. Для претензий стран этих регионов на статус высокотехнологической транзитно-сервисной геоцивилизации нет оснований. Не исключено, что данные регионы будут выполнять транзитно-сервисные функции не только по отношению к Западу, но и по отношению к России.

Столь противоречивая американская внешняя политика не могла не повлиять на недостаточную определенность целей и задач США на постсоветском пространстве, в том числе, в регионах Южного Кавказа и Центральной Азии. Данная неопределенность и непоследовательность политики США в этих регионах стала не очень важным, но, все же, используемым аргументов политическими оппонентами в США. Конечно, эти аргументы не равносильны событиям на Балканах и употребляются большей частью в сфере исследовательско-аналитической деятельности. Но, видимо, в элитарных политических сферах примеры неопределенности политики США в регионах Южного Кавказа и Центральной Азии приводятся как весомые аргументы. Это не может не учитываться всеми последующими правительствами США.

Политика США в отношении процессов урегулирования конфликтов в регионе Южного Кавказа стала более сдержанной и осторожной. В политике США все больше прослеживается готовность сотрудничества в регионе с Россией и Ираном. Вместе с тем, США добились доминирования в процессе урегулирования и не утратят этих своих позиций.

Перед США стоят задачи недопущения восстановления влияния и присутствия России в регионах Южного Кавказа и Центральной Азии, обеспечения гарантий и безопасности стратегических и иных инвестиций, энергетических и других коммуникаций, политической стабильности. В политике США, несомненно, будет возрастать значимость геоэкономических проектов, защиты интересов американских компаний, обеспечения эффективности инвестирования. Эти цели и задачи вполне сочетаются с определенными договоренностями с Россией, которые могут быть достигнуты в обозримой перспективе. Было бы необоснованным утверждать, что между США и Россией можно ожидать глобальных договоренностей о сотрудничестве в Евразии и в данных регионах. Это означало бы не только кардинальный поворот американской политики, но и сдачу американцами своих политических позиций. Следует учитывать, что в данных регионах активно работают не только политические, но и военные программы США. Однако возможны частные договоренности в сфере защиты энергетических и других коммуникаций.

Если внешняя политика США в данных регионах станет более отражать их геоэкономические интересы, то это обусловит снижение уровня конфронтации между США и Россией и между США и Ираном. Можно также предположить, что возрастание значимости геоэкономических факторов в политике США в Южном Кавказе изменит их радикализм в урегулировании военно-политических конфликтов. Это, несомненно, будет способствовать созданию атмосферы толерантности и конструктивности в политике государств региона. Хотя все может случиться и иначе. Политика США не так проста, как иногда пытаются представить европейские политологи с их маниакальным стремлением выставить американскую элиту примитивной и их политику – топорной. Попытка заменить геополитику геоэкономикой приведет к обвалу не просто амбиций, но и американской мечты, но за это не прощают. Мечта важнее кошелька с золотом, мечта – это душа нации.